![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
hygiyВ Нанкине мы первый раз увидели реку. Хотя Шанхай известен как ворота Янцзы, он расположен не на самой реке, а на её притоке Хуанпу. Нанкин же расположен на самой Янцзы.
Это мрачный город, или, во всяком случае, он нам таким показался. Чувство пребывания в чужой стране охватывало всё сильнее. Встреченные люди были совершенно непроницаемыми, они либо пялились на нас, либо вовсе игнорировали. Я вспомнил беседу с французом в самолёте на пути в Пекин.
— С китайцами трудно разговаривать, — сказал он. — Отчасти из-за языка, если вы не говорите по-китайски, но ещё, знаете, с ними много-много всякого случилось. Так что они считают, что, возможно, безопаснее вас просто игнорировать. Будут они с вами говорить или не будут — всё равно им заплатят одинаково, так что пфффф. Думаю, если они узнают вас получше, то будут говорить больше, возможно, но пфффф.
Ощущение чужеродности было обострено наличием в центре города единственной большой высотной гостиницы в западном стиле, носившей название «Джин Линг»[28]. Это была современная гостиница для приёма безликих серьёзных конференций, с вращающимся баром и переходами по атриуму — тот вид гостиниц, которые обычно я искренне не люблю, но сейчас она внезапно оказалась для нас как оазис.
Мы тут же метнулись во вращающийся бар на верхнем этаже, точно крысы из мешка, и сели, сгрудившись для безопасности, около месторождения джина с тоником. После того как мы просидели минут двадцать в неожиданно знакомом окружении, глазея из панорамных окон на громадный, чужой, тёмный город, медленно вращавшийся вокруг, мы ощутили себя астронавтами в громадной, тёплой системе поддержки жизни, которые смотрят наружу на враждебную и бесплодную территорию другой планеты.
Нас всех внезапно охватило желание больше не выходить туда, чтобы на нас не таращились, не игнорировали, не плевали, и чтобы в наше личное пространство не вторгались велосипедисты. К сожалению, в «Джин Линг» не было свободных номеров, и нас вышвырнуло в ночь на поиски приюта в совершенно мрачной, полуразвалившейся гостинице на окраине, где мы сели и снова стали размышлять о дельфинах, там, в их грязной реке, и о том, как бы нам сделать нашу запись.
Днём, хмурым от моросящего дождя, мы стояли на берегу Янцзы и созерцали огромное море грязи, угрюмо текущее из глубин Китая. Тяжёлый пейзаж состоял из тёмно-коричневого, переходившего в серый, по нему с рычанием и грохотом двигались длинные, чёрные, испускающие дым силуэты джонок с дизельными моторами. Единственным цветным пятном был маленький, розовый, завязанный узлом презерватив, вяло дрягавшийся на конце кабеля, воткнутого в магнитофон Криса. Едва слышимый свист множества проносившихся велосипедов был как дальний топот копыт. Отсюда бедлам Шанхая казался далёким, тёплым воспоминанием о доме.
У берега река была недостаточно глубокой для нашего звукового оборудования, и мы потащились сквозь усиливающийся дождь к причалам в поисках более глубокой воды. Мы мотали головами в ответ на периодические назойливые призывы проезжавших велорикш, слишком погружённые в уныние, чтобы принять даже возможность избавления.
Мы нашли временно пустующий пассажирский паром, расположившийся у поскрипывавшего причала, и поплелись по трапу. Паромы представляют собой большие, неповоротливые пятипалубные призмы, которые похожи на огромные грязные куски лимонного торта, монотонно ползающие ежедневно вверх и вниз по Янцзы, несущие каждый больше тысячи пассажиров и изрыгающие на них Ричарда Клайдермана. Через несколько переборочных дверей мы проложили дорогу к палубе, возвышавшейся над рекой, где Крис без особой надежды попробовал свесить маленькую розовую штуку с микрофоном внутри в тёмные воды. Кабеля едва хватало, всю конструкцию сдувало ветром, а когда она наконец плюхнулась, то молодецки закачалась на поверхности.
Под нами была ещё одна палуба, но выяснилось, что до неё не так-то легко добраться: внутренности судна отторгали нас при помощи запертых дверей. Наконец мы решили загадку — вышли из лабиринта и опять оказались над рекой, несколькими футами ниже.
Микрофон всё так же не хотел погружаться в густую коричневую воду, пока я не утяжелил его ключом от гостиничного номера в Пекине, который я, как оказалось, забыл вернуть. Микрофон, обёрнутый в презерватив, погрузился в глубины, и Крис начал запись.
Лодка за лодкой, грохоча, проползали мимо по реке. По большей части это были двадцати- или тридцатифутовые джонки, чьи небольшие команды рассматривали нас иногда с недоумённым любопытством, а иногда не рассматривали вовсе. Сзади у каждой джонки вибрировал и ревел старый дизельный двигатель, выпуская в воздух чёрные облака и вращая винт под водой.
Когда мы пробыли на палубе уже несколько минут, внезапно появился член паромной команды и выразил удивление при виде нас. Мы, конечно, не говорили на мандаринском, но вопрос «какого чёрта вы тут делаете?» звучит узнаваемо на всех языках.
Попытки как-то донести до него смысл происходящего мы сразу отбросили. Вместо этого мы стали объяснять, при помощи сложных пантомим и языка жестов, что мы совершенно спятили. Сработало. Он принял объяснение, но остался торчать на заднем плане и присматривать за нами, на всякий случай. Наконец Крис вытянул прибор из воды, вытер и показал ему. Как только он понял, что мы купали в воде презерватив, в нём забрезжил свет:
— А! — сказал он. — Фики фики! — Он радостно заулыбался и принялся втыкать указательный палец в кулак другой руки. — Фики фики!
— Да, — согласились мы. — Фики фики.
Довольный тем, что всё теперь разъяснилось, он ушёл, оставив нас по очереди прослушивать плёнку через наушники.
Звук, который мы услышали, был несколько не таким, как я предполагал. Вода является очень хорошей средой для распространения звука, и я ожидал чётко услышать тяжёлые, вибрирующие реверберации от каждой лодки, которая грохотала мимо нас, пока мы стояли на палубе. Но вода проводит звук даже лучше, и мы слышали всё, что происходило в Янцзы на много-много миль вокруг, смешанное в какофонию.
Вместо того чтобы слышать каждый отдельный корабельный винт, мы слышали непрерывный визжащий поток белого шума, в котором совершенно ничего не возможно было разобрать.
К счастью, профессор Жу действительно существовал. И не только существовал, но, когда Марк пошёл повидаться с ним в Нанкинский университет (я в тот день приболел), он согласился прийти и пообедать с нами в гостинице «Джин Линг» (к тому времени мне стало получше, потому что в «Джин Линг» был весьма неплохой ресторан).
Профессор Жу оказался вежливым, дружелюбным человеком, возрастом около шестидесяти. Он любезно проложил наш путь сквозь незнакомое меню и представил местный деликатес под названием нанкинская утка. Она, как выяснилось, очень похожа на пекинскую утку (или бейцзинскую утку, как мы её теперь знаем[29], или, если уж быть совсем точным, на сычуаньскую утку, которую мы много лет ели под именем пекинской утки. Мы пробовали прекрасную сычуаньскую утку в Пекине, потому что именно такое там едят. Бейцзинская утка немного другая и состоит из двух блюд, второе из которых обычно не стоит даже пробовать). В заключение: нанкинская утка оказалась очень похожей на сычуаньскую утку, отличаясь лишь тем, что они портят всю штуку, покрывая её твёрдым полудюймовым слоем соли. Профессор Жу согласился, что на вкус это не очень, но так уж повелось в Нанкине.
Профессор Жу поприветствовал нас в Китае, он был удивлён и обрадован тем, что мы проделали столь далёкий путь, чтобы посмотреть дельфинов, он сказал, что сделает всё возможное, чтобы нам помочь, хотя помочь вряд ли сможет. В Китае всё сложно, поведал он. Он пообещал позвонить людям из проекта сохранения дельфинов в Тунлине и предупредить их о нашем приезде, но надежды мало, потому что он уже несколько недель безуспешно пытается дозвониться им по своим делам.
Он сказал, да, мы были правы. Шум в Янцзы был главной проблемой для дельфинов и крайне негативно воздействовал на их эхолокацию. Раньше, когда дельфины слышали судно, они глубоко ныряли, меняли направление под водой, проплывали под судном и всплывали на поверхность позади него. Теперь же, когда они под судном, они ошибаются и всплывают слишком рано, как раз под винтом.
Всё это случилось очень неожиданно, сказал он. Янцзы оставалась нетронутой миллионы лет, но в течение последних нескольких лет она изменилась чрезвычайно, а дельфины не привыкли адаптироваться.
Само существование дельфинов оставалось неизвестным до относительно недавнего времени. Рыбаки о них знали всегда, но рыбаки не беседуют с зоологами, и, конечно, в совсем недалёком прошлом имел место болезненный период китайской истории, когда никто не разговаривал ни с какими учёными, а просто доносил на них в партийные органы, за то что те носят очки.
Дельфинов впервые открыли в 1914 в озере Дунтинху, а не в Янцзы, когда приехавший американец убил одного и отвёз в Смитсоновский институт. Оказалось, что найден, безусловно, новый вид и род речного дельфина, но особо он в дальнейшем никого не интересовал.
Позже, в конце пятидесятых, профессор Жу, вернувшись из экспедиции по изучению птиц, обнаружил поджидавший его неопознанный скелет. Это был тот же самый вид дельфинов, но на сей раз он был найден не в озере Дунтинху, где они тогда уже вымерли, а в реке около Нанкина.
Профессор Жу поговорил с некоторыми из местных рыбаков, и они сказали, что видят таких существ время от времени. И тех, которых случайно ловят, продают в качестве еды. Тем, которые попадаются на лески, приходится очень плохо, потому что лески, используемые рыбаками вдоль берегов Янцзы, снабжены сотнями больших обнажённых крючков.
Какие-то исследования проводились в районе Нанкина, но Культурная революция положила всему конец. Исследования снова продолжили в семидесятых, но трудности коммуникации внутри Китая были таковы, что исследования были только местными, и по большому счёту никто не представлял, насколько редкое это животное и какой опасности оно подвергается.
Всё изменилось в 1984.
Крестьяне обнаружили дельфина байцзи, застрявшего на мелководье, около Тунлина выше по течению реки. Они доложили о нём в комиссию по сельскому хозяйству при городской администрации Тунлина, там проявили интерес и послали кого-то для проверки.
Немедленно стало выясняться множество вещей.
Совершенно различные люди внезапно объявлялись и рассказывали, что они тоже видели дельфина, которого ударила лодка, или которого поймали в сеть, или в виде окровавленной туши, выброшенной где-то на берег.
Картина, получавшаяся от сложения вместе этих доселе неизвестных происшествий, была крайне тревожной. Внезапно стало совершенно очевидно, что дельфин был не просто редким — он был в смертельной опасности.
Профессора Жу вызвали из Нанкина, чтобы определить возможные меры. Здесь история приняла необычный и драматичный оборот, потому что, когда меры были определены… люди Тунлина так всё и сделали.
В течение нескольких месяцев был организован огромный проект по постройке внутри Янцзы заповедника для дельфинов, и сейчас, пять лет спустя, он почти завершён.
— Вам надо съездить на него посмотреть, — сказал профессор Жу. — Он очень хорош. Я изо всех сил попытаюсь дозвониться им и предупредить о вашем приезде, так что вы можете спать… как там это слово?
Я сказал, что «спать» звучит для меня и так неплохо. Я всегда за то, чтобы поспать.
— Мирно? Вечно? А… спокойно. Можете спать спокойно: они вас ждать не будут. Так что я ещё дам вам письмо.
***
[28] Джинлинг — древнее название Нанкина.
[29] В 1979 была официально принята система латинской транскрипции китайских имён и названий. В результате в английском языке Пекин (Peking) стал Бейцзином (Beijing). Однако многие термины, образованные от "Пекин", сохранили старые названия, в т. ч. и "пекинская утка" (Peking Duck).
Всякое полезное:
Гостиница "Джин Линг" на гугломэпсах.
Сайт гостиницы http://www.jinlinghotel.com/English/
Авторы упорно пишут название в два слова - Jing Ling. Почему - загадка. Наверно, просто ошиблись. Оставил так в переводе, ибо кто я такой, чтобы их исправлять... Сами китайцы латиницей пишут Jinling.
Закиньте бабла. Все полученные средства пойдут на благотворительность - на помощь мне. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.
Это мрачный город, или, во всяком случае, он нам таким показался. Чувство пребывания в чужой стране охватывало всё сильнее. Встреченные люди были совершенно непроницаемыми, они либо пялились на нас, либо вовсе игнорировали. Я вспомнил беседу с французом в самолёте на пути в Пекин.
— С китайцами трудно разговаривать, — сказал он. — Отчасти из-за языка, если вы не говорите по-китайски, но ещё, знаете, с ними много-много всякого случилось. Так что они считают, что, возможно, безопаснее вас просто игнорировать. Будут они с вами говорить или не будут — всё равно им заплатят одинаково, так что пфффф. Думаю, если они узнают вас получше, то будут говорить больше, возможно, но пфффф.
Ощущение чужеродности было обострено наличием в центре города единственной большой высотной гостиницы в западном стиле, носившей название «Джин Линг»[28]. Это была современная гостиница для приёма безликих серьёзных конференций, с вращающимся баром и переходами по атриуму — тот вид гостиниц, которые обычно я искренне не люблю, но сейчас она внезапно оказалась для нас как оазис.
Мы тут же метнулись во вращающийся бар на верхнем этаже, точно крысы из мешка, и сели, сгрудившись для безопасности, около месторождения джина с тоником. После того как мы просидели минут двадцать в неожиданно знакомом окружении, глазея из панорамных окон на громадный, чужой, тёмный город, медленно вращавшийся вокруг, мы ощутили себя астронавтами в громадной, тёплой системе поддержки жизни, которые смотрят наружу на враждебную и бесплодную территорию другой планеты.
Нас всех внезапно охватило желание больше не выходить туда, чтобы на нас не таращились, не игнорировали, не плевали, и чтобы в наше личное пространство не вторгались велосипедисты. К сожалению, в «Джин Линг» не было свободных номеров, и нас вышвырнуло в ночь на поиски приюта в совершенно мрачной, полуразвалившейся гостинице на окраине, где мы сели и снова стали размышлять о дельфинах, там, в их грязной реке, и о том, как бы нам сделать нашу запись.
Днём, хмурым от моросящего дождя, мы стояли на берегу Янцзы и созерцали огромное море грязи, угрюмо текущее из глубин Китая. Тяжёлый пейзаж состоял из тёмно-коричневого, переходившего в серый, по нему с рычанием и грохотом двигались длинные, чёрные, испускающие дым силуэты джонок с дизельными моторами. Единственным цветным пятном был маленький, розовый, завязанный узлом презерватив, вяло дрягавшийся на конце кабеля, воткнутого в магнитофон Криса. Едва слышимый свист множества проносившихся велосипедов был как дальний топот копыт. Отсюда бедлам Шанхая казался далёким, тёплым воспоминанием о доме.
У берега река была недостаточно глубокой для нашего звукового оборудования, и мы потащились сквозь усиливающийся дождь к причалам в поисках более глубокой воды. Мы мотали головами в ответ на периодические назойливые призывы проезжавших велорикш, слишком погружённые в уныние, чтобы принять даже возможность избавления.
Мы нашли временно пустующий пассажирский паром, расположившийся у поскрипывавшего причала, и поплелись по трапу. Паромы представляют собой большие, неповоротливые пятипалубные призмы, которые похожи на огромные грязные куски лимонного торта, монотонно ползающие ежедневно вверх и вниз по Янцзы, несущие каждый больше тысячи пассажиров и изрыгающие на них Ричарда Клайдермана. Через несколько переборочных дверей мы проложили дорогу к палубе, возвышавшейся над рекой, где Крис без особой надежды попробовал свесить маленькую розовую штуку с микрофоном внутри в тёмные воды. Кабеля едва хватало, всю конструкцию сдувало ветром, а когда она наконец плюхнулась, то молодецки закачалась на поверхности.
Под нами была ещё одна палуба, но выяснилось, что до неё не так-то легко добраться: внутренности судна отторгали нас при помощи запертых дверей. Наконец мы решили загадку — вышли из лабиринта и опять оказались над рекой, несколькими футами ниже.
Микрофон всё так же не хотел погружаться в густую коричневую воду, пока я не утяжелил его ключом от гостиничного номера в Пекине, который я, как оказалось, забыл вернуть. Микрофон, обёрнутый в презерватив, погрузился в глубины, и Крис начал запись.
Лодка за лодкой, грохоча, проползали мимо по реке. По большей части это были двадцати- или тридцатифутовые джонки, чьи небольшие команды рассматривали нас иногда с недоумённым любопытством, а иногда не рассматривали вовсе. Сзади у каждой джонки вибрировал и ревел старый дизельный двигатель, выпуская в воздух чёрные облака и вращая винт под водой.
Когда мы пробыли на палубе уже несколько минут, внезапно появился член паромной команды и выразил удивление при виде нас. Мы, конечно, не говорили на мандаринском, но вопрос «какого чёрта вы тут делаете?» звучит узнаваемо на всех языках.
Попытки как-то донести до него смысл происходящего мы сразу отбросили. Вместо этого мы стали объяснять, при помощи сложных пантомим и языка жестов, что мы совершенно спятили. Сработало. Он принял объяснение, но остался торчать на заднем плане и присматривать за нами, на всякий случай. Наконец Крис вытянул прибор из воды, вытер и показал ему. Как только он понял, что мы купали в воде презерватив, в нём забрезжил свет:
— А! — сказал он. — Фики фики! — Он радостно заулыбался и принялся втыкать указательный палец в кулак другой руки. — Фики фики!
— Да, — согласились мы. — Фики фики.
Довольный тем, что всё теперь разъяснилось, он ушёл, оставив нас по очереди прослушивать плёнку через наушники.
Звук, который мы услышали, был несколько не таким, как я предполагал. Вода является очень хорошей средой для распространения звука, и я ожидал чётко услышать тяжёлые, вибрирующие реверберации от каждой лодки, которая грохотала мимо нас, пока мы стояли на палубе. Но вода проводит звук даже лучше, и мы слышали всё, что происходило в Янцзы на много-много миль вокруг, смешанное в какофонию.
Вместо того чтобы слышать каждый отдельный корабельный винт, мы слышали непрерывный визжащий поток белого шума, в котором совершенно ничего не возможно было разобрать.
К счастью, профессор Жу действительно существовал. И не только существовал, но, когда Марк пошёл повидаться с ним в Нанкинский университет (я в тот день приболел), он согласился прийти и пообедать с нами в гостинице «Джин Линг» (к тому времени мне стало получше, потому что в «Джин Линг» был весьма неплохой ресторан).
Профессор Жу оказался вежливым, дружелюбным человеком, возрастом около шестидесяти. Он любезно проложил наш путь сквозь незнакомое меню и представил местный деликатес под названием нанкинская утка. Она, как выяснилось, очень похожа на пекинскую утку (или бейцзинскую утку, как мы её теперь знаем[29], или, если уж быть совсем точным, на сычуаньскую утку, которую мы много лет ели под именем пекинской утки. Мы пробовали прекрасную сычуаньскую утку в Пекине, потому что именно такое там едят. Бейцзинская утка немного другая и состоит из двух блюд, второе из которых обычно не стоит даже пробовать). В заключение: нанкинская утка оказалась очень похожей на сычуаньскую утку, отличаясь лишь тем, что они портят всю штуку, покрывая её твёрдым полудюймовым слоем соли. Профессор Жу согласился, что на вкус это не очень, но так уж повелось в Нанкине.
Профессор Жу поприветствовал нас в Китае, он был удивлён и обрадован тем, что мы проделали столь далёкий путь, чтобы посмотреть дельфинов, он сказал, что сделает всё возможное, чтобы нам помочь, хотя помочь вряд ли сможет. В Китае всё сложно, поведал он. Он пообещал позвонить людям из проекта сохранения дельфинов в Тунлине и предупредить их о нашем приезде, но надежды мало, потому что он уже несколько недель безуспешно пытается дозвониться им по своим делам.
Он сказал, да, мы были правы. Шум в Янцзы был главной проблемой для дельфинов и крайне негативно воздействовал на их эхолокацию. Раньше, когда дельфины слышали судно, они глубоко ныряли, меняли направление под водой, проплывали под судном и всплывали на поверхность позади него. Теперь же, когда они под судном, они ошибаются и всплывают слишком рано, как раз под винтом.
Всё это случилось очень неожиданно, сказал он. Янцзы оставалась нетронутой миллионы лет, но в течение последних нескольких лет она изменилась чрезвычайно, а дельфины не привыкли адаптироваться.
Само существование дельфинов оставалось неизвестным до относительно недавнего времени. Рыбаки о них знали всегда, но рыбаки не беседуют с зоологами, и, конечно, в совсем недалёком прошлом имел место болезненный период китайской истории, когда никто не разговаривал ни с какими учёными, а просто доносил на них в партийные органы, за то что те носят очки.
Дельфинов впервые открыли в 1914 в озере Дунтинху, а не в Янцзы, когда приехавший американец убил одного и отвёз в Смитсоновский институт. Оказалось, что найден, безусловно, новый вид и род речного дельфина, но особо он в дальнейшем никого не интересовал.
Позже, в конце пятидесятых, профессор Жу, вернувшись из экспедиции по изучению птиц, обнаружил поджидавший его неопознанный скелет. Это был тот же самый вид дельфинов, но на сей раз он был найден не в озере Дунтинху, где они тогда уже вымерли, а в реке около Нанкина.
Профессор Жу поговорил с некоторыми из местных рыбаков, и они сказали, что видят таких существ время от времени. И тех, которых случайно ловят, продают в качестве еды. Тем, которые попадаются на лески, приходится очень плохо, потому что лески, используемые рыбаками вдоль берегов Янцзы, снабжены сотнями больших обнажённых крючков.
Какие-то исследования проводились в районе Нанкина, но Культурная революция положила всему конец. Исследования снова продолжили в семидесятых, но трудности коммуникации внутри Китая были таковы, что исследования были только местными, и по большому счёту никто не представлял, насколько редкое это животное и какой опасности оно подвергается.
Всё изменилось в 1984.
Крестьяне обнаружили дельфина байцзи, застрявшего на мелководье, около Тунлина выше по течению реки. Они доложили о нём в комиссию по сельскому хозяйству при городской администрации Тунлина, там проявили интерес и послали кого-то для проверки.
Немедленно стало выясняться множество вещей.
Совершенно различные люди внезапно объявлялись и рассказывали, что они тоже видели дельфина, которого ударила лодка, или которого поймали в сеть, или в виде окровавленной туши, выброшенной где-то на берег.
Картина, получавшаяся от сложения вместе этих доселе неизвестных происшествий, была крайне тревожной. Внезапно стало совершенно очевидно, что дельфин был не просто редким — он был в смертельной опасности.
Профессора Жу вызвали из Нанкина, чтобы определить возможные меры. Здесь история приняла необычный и драматичный оборот, потому что, когда меры были определены… люди Тунлина так всё и сделали.
В течение нескольких месяцев был организован огромный проект по постройке внутри Янцзы заповедника для дельфинов, и сейчас, пять лет спустя, он почти завершён.
— Вам надо съездить на него посмотреть, — сказал профессор Жу. — Он очень хорош. Я изо всех сил попытаюсь дозвониться им и предупредить о вашем приезде, так что вы можете спать… как там это слово?
Я сказал, что «спать» звучит для меня и так неплохо. Я всегда за то, чтобы поспать.
— Мирно? Вечно? А… спокойно. Можете спать спокойно: они вас ждать не будут. Так что я ещё дам вам письмо.
***
[28] Джинлинг — древнее название Нанкина.
[29] В 1979 была официально принята система латинской транскрипции китайских имён и названий. В результате в английском языке Пекин (Peking) стал Бейцзином (Beijing). Однако многие термины, образованные от "Пекин", сохранили старые названия, в т. ч. и "пекинская утка" (Peking Duck).
Всякое полезное:
Гостиница "Джин Линг" на гугломэпсах.
Сайт гостиницы http://www.jinlinghotel.com/English/
Авторы упорно пишут название в два слова - Jing Ling. Почему - загадка. Наверно, просто ошиблись. Оставил так в переводе, ибо кто я такой, чтобы их исправлять... Сами китайцы латиницей пишут Jinling.
Закиньте бабла. Все полученные средства пойдут на благотворительность - на помощь мне. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.