![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
hygiyЗа несколько дней до описанных событий, до нашей вылазки во Фьордленд, мне снился сон. Снилось, как я проснулся и обнаружил, что лежу на далёком пляже, распростёртый на огромных круглых розовых и бледно-голубых валунах, и не могу двинуться, голову заполняет медленный гул моря. Я проснулся и от этого сна и обнаружил, что лежу на пляже, распростёртый на огромных круглых розовых и бледно-голубых валунах, в полном замешательстве. Я не мог двинуться, потому что футляр от камеры, висевший на шее, был зажат валуном.
Я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на море, пытаясь сообразить, где, чёрт возьми, я нахожусь и не попал ли я в зацикленный сон. Возможно, я всё ещё в самолёте, лечу куда-нибудь и просто смотрю кино на борту. Я поискал глазами стюардессу, но никто не катил по пляжу тележку с напитками. Я посмотрел вниз на свои ботинки, и это, кажется, запустило какой-то мыслительный механизм. Последнее отчётливое воспоминание о пристальном взгляде на ботинки, приходящее в голову, было о том, как мы вылезаем из болота в Заире и они сплошь облеплены африканской грязью. Я нервно огляделся. Носорогов на пляже тоже не было. Пляж определённо был не в Заире, потому что Заир не имеет выхода к морю[22] и там вообще пляжей нету. Я снова посмотрел на ботинки. Они выглядели до странности чистыми. Как так случилось? Я вроде помнил, как кто-то забирал у меня ботинки и чистил их. Зачем так делали? И кто? В памяти всплыл аэропорт, и как меня спрашивают о ботинках и о том, где я в них был. В Заире, сказал я. Они забрали ботинки и вернули их несколько минут спустя без единого пятнышка и сверкающими от дезинфицирующего средства. И я вспомнил, как подумал тогда, что если захочу когда-нибудь как следует почистить ботинки, то надо не забыть снова слетать в Новую Зеландию. Новая Зеландия. У них натуральная паранойя по поводу того, что иностранные бактерии попадут в эту одну из самых изолированных и неиспорченных стран в мире. Я попытался вспомнить, как улетаю из Новой Зеландии, и не смог. Следовательно, я всё ещё должен быть в Новой Зеландии. Хорошо. Я несколько сузил область поиска. Но где?
Я заковылял, слегка обалдело, вверх по пляжу, перебираясь через валуны мягких галлюциногенных расцветок, и затем со своей новой точки обзора на некотором расстоянии увидел Марка: он стоял на коленях и заглядывал внутрь старого бревна.
— Линяющий малый голубой пингвин, — сказал он, когда я наконец подошёл к нему.
— Что? — сказал я. — Где?
— В бревне, — сказал он. — Смотри.
Я уставился в бревно. Маленькая пара чёрных глаз беспокойно уставилась оттуда на меня из тёмного шара взъерошенного синего пуха.
Я тяжело присел на камень.
— Очень мило, — сказал я. — А где мы?
Марк заулыбался.
— Я так и подумал, что у тебя лёгкий десинхроноз после перелёта, — сказал он. — Ты проспал минут двадцать.
— Окей, — сказал я раздражённо, — но где мы? Мне кажется, я сузил всё к Новой Зеландии.
— Остров Литтл-Барриер, — сказал он. — Вспомнил? Мы сюда утром прилетели на вертолёте.
— А-а, — сказал я, — и это отвечает на мой следующий вопрос. Сейчас день, так?
— Да, — сказал Марк. — Около четырёх часов, и нас ждут на чай.
Я осмотрел весь пляж вдоль и поперёк, ошеломлённый такой идеей.
— На чай? — сказал я.
— С Майк и Добби.
— С кем?
— Просто притворись, что ты их знаешь, когда мы туда придём. Потому что утром ты целый час с ними болтал.
— Я болтал?
— Добби — смотритель острова.
— А Майк?
— Его жена.
— Понятно, — я немного подумал. — Знаю, — сказал я вдруг. — Мы приехали искать какапо. Так?
— Верно.
— И здесь его найдём?
— Сомневаюсь.
— Тогда напомни мне. Зачем мы здесь?
— Потому что это одно из двух мест, где совершенно точно живут какапо.
— Но мы наверняка ни одного не увидим.
— Нет.
— Но, по крайней мере, нас угостят чаем.
— Да.
— Ну, пойдём и угостимся. По дороге расскажи обо всём заново. Только медленно.
— Окей, — сказал Марк. Он сделал ещё пару снимков малого голубого пингвина, птицы, о которой мне было уготовано судьбой никогда и ничего больше не узнать, убрал свой «Никон», и вместе мы направились обратно к жилищу смотрителя.
— В настоящее время, когда Новая Зеландия набита хищниками всех сортов, — сказал Марк, — единственное возможное убежище для какапо — острова, причём острова охраняемые. Остров Стюарт на юге, где одного или двух какапо ещё можно найти, обитаем и потому небезопасен. Всех какапо, которых там находят, ловят и перевозят по воздуху на соседний остров Кодфиш неподалёку. Там их изучают, и там они под защитой. Вообще-то, под такой хорошей защитой, что есть серьёзные сомнения по поводу того, разрешат ли нам там побывать. По-видимому, какой-то переполох происходит в МОП…
— МОП?
— В Министерстве охраны природы Новой Зеландии. Есть разногласия по поводу, стоит ли нас пускать. С одной стороны, считается, что мы сможем помочь привлечь общественное внимание к проекту, и это хорошо; с другой — считается, что птиц нельзя тревожить ни при каких обстоятельствах. Есть только один человек, который может помочь нам найти этих птиц, и он совсем не хочет с нами связываться.
— Кто он?
— Нештатный ловец какапо по имени Араб.
— Понятно.
— У него есть какапо-ловчая собака.
— Хмм. Похоже, что как раз такой человек нам и нужен. А разве много работы для нештатных ловцов какапо? Я имею в виду, не так уж много какапо осталось, чтобы их ловить, верно?
— Сорок. Вообще-то, есть три или четыре ловца какапо…
— И три или четыре какапо-ловчих собаки?
— Точно. Собаки специально натренированы, чтобы находить какапо по запаху. Они носят намордники, так что птицам они не навредят. Их использовали для отлова какапо на острове Стюарт, чтобы потом перевезти вертолётом на Кодфиш и сюда, на остров Литтл-Барриер. Первый раз кто-то из этого вида летал за тысячи или, может, миллионы лет.
— А что делают ловцы какапо, когда нет какапо для ловли?
— Убивают кошек.
— С досады?
— Нет. Остров Кодфиш кишел бездомными кошками. Другими словами, кошками, которые вернулись в дикую природу.
— Я всегда считал, что различие надуманное. По-моему, все кошки — дикие кошки. Просто притворяются ручными, чтобы получить блюдце с молоком. Так значит, они убивают кошек на острове Кодфиш?
— Всех убили. До последней. И всех поссумов, и горностаев. Всё, что двигалось и что не было птицей, в принципе. Это не очень приятно, но таким остров был изначально, и только так какапо могут выжить — точно в такой среде, которая была в Новой Зеландии до прибытия человека. Без хищников. То же самое они сделали здесь, на острове Литтл-Барриер.
Тут случилось нечто, от чего я слегка обалдел, но потом понял, что то же самое уже происходило сегодня, только я обо всём забыл в своём одурманенном десинхронозном состоянии.
По пути с пляжа мы продрались сквозь густой подлесок, прошли по грязным, неровным тропам через пару полей, полных овец, и внезапно вышли в сад. И не просто в сад, но в сад педантично выкошенный и ухоженный, с безупречными клумбами, аккуратными деревьями и кустами, скальными горками и маленьким ручейком с изящным маленьким мостиком через него. Эффект был как будто входишь в слегка провинциальный Эдем, словно на восьмой день Бог снова взялся за дело и принялся создавать газонокосилки «Флаймо», секаторы и эти приспособления, название которых я никак не могу запомнить, но принцип их работы в том, что электромотор крутит леску.
И на лужайку вышла Майк, жена смотрителя, с подносом полным всяких штук к чаю, на которые я набросился с громкими изъявлениями удовольствия и приветственными криками.
Между тем Марк отключился. Он стоял всего в нескольких футах, но остекленело застыл в трансе, с которым я решил пойти и разобраться после того, как основательно подкреплюсь чаем. Наверняка он глазел на птиц, которых, кажется, в саду было довольно много. Я весело болтал с Майк, заново представился ей в качестве того самого мутного неандертальца, с которым она, вероятно, столкнулась, когда тот утром в беспамятном оцепенении выполз из вертолёта; я спросил её, как она справляется с той жизнью, которой она и Добби живут уже одиннадцать с половиной лет на этом острове в совершенной изоляции, если не считать редких туристов, любителей природы.
Она объяснила, что туристов-любителей-природы у них бывает по несколько в день, и проблема в том, что их слишком много. Ужасно легко по ошибке занести хищников на остров, и вред будет очень серьёзный. С туристами из организованных экскурсий вполне можно справиться, но опасность представляют люди, приплывающие на лодках и разводящие барбекю на пляже. Нужна только пара крыс или беременная кошка — и работа многих лет пойдёт прахом.
Я был удивлён той мыслью, что кому-то может прийти в голову, взяв на пляж барбекю, обязательно прихватить с собой беременную кошку за компанию. Но Майк уверила меня, что такое может случиться очень легко. И практически у каждого судна на борту есть крысы.
Она была жизнерадостной, весёлой и энергичной женщиной; и я сильно подозревал, что благодаря именно её железной воле, направленной на труднопроходимую местность, акр этого острова превратился в яростно ухоженный сад.
Из опрятного дощатого белого дома появилась Гейнор вместе с Добби, интервью с которым она там записывала на магнитофон. Добби изначально прибыл на остров одиннадцать с половиной лет назад как участник программы по истреблению кошек, да так и остался в качестве смотрителя заповедника. Со своего поста он должен уйти в отставку через восемнадцать месяцев, по поводу чего не испытывает особой радости. С их нынешней позиции владельцев скромного персонального рая, домик в городе на большой земле — это тесно и банально.
Мы ещё немного поболтали, а потом Гейнор подошла к Марку, чтобы записать на магнитофон его впечатления о саде, но он резким жестом отослал её прочь и вернулся в транс, в котором пребывал уже несколько минут.
Это было непохоже на Марка, человека мягкого и добродушного, и я спросил его, что стряслось. Он пробормотал что-то коротко о птицах и продолжил нас игнорировать.
Я снова огляделся. В саду определённо было много птиц.
Тут я сделаю одно признание, и оно прозвучит несколько странно, исходя от человека, проехавшего двенадцать тысяч миль и столько же обратно, чтобы увидеть попугая: меня не очень привлекают птицы. У птиц есть многое, что мне кажется интересным, полагаю, но сами они не особо меня очаровывают. Бегемоты — да. Я рад глазеть на бегемота, пока ему самому не надоест и он не уйдёт в замешательстве. Гориллы, лемуры, дельфины — я могу зачарованно смотреть на них часами, загипнотизированный, кроме всего прочего, их глазами. Но покажите мне сад полный каких-нибудь самых экзотических птиц в мире, и я буду рад просто стоять там, попивая чай и болтая со всякими людьми. Постепенно до меня стало доходить, что именно так сейчас и происходит.
— Это, — сказал Марк низким бесцветным голосом, — просто…
Я терпеливо ждал.
— Потрясно! — сказал он наконец.
Вскоре Гейнор одержала над ним победу и вывела из транса, и он начал взволнованно говорить о туи, новозеландских плодоядных голубях, медососах-колокольчиках, длинноногих петроиках Северного острова, священных зимородках, краснолобых прыгающих попугаях, новозеландских пеганках и большой стае огромных кака, которые пикировали по всему саду и толкались в птичьей ванне.
Я чувствовал себя слегка расстроенным и немного не на своём месте оттого, что не мог разделить его волнение, и тем вечером я стал задаваться вопросом: почему я так сильно стремлюсь найти и увидеть какапо и так мало беспокоюсь о других птицах?
Думаю, из-за того, что он не летает.
Есть некая притягательность в идее, что разыскиваемое существо действительно отказалось от того, о чем мечтает почти каждый человек с тех самых пор, как первые из нас взглянули вверх. Я думаю, другие птицы раздражают меня своим самодовольством, с которым они порхают в воздухе, словно это сущие пустяки.
Помню, однажды, уже много лет назад, в Сиднейском зоопарке я нос к носу столкнулся со свободно гулявшим эму. Там всех строго предупреждают: не приближаться слишком близко, потому что они могут быть довольно агрессивными созданиями; но когда я взглянул ему в глаза, то счёл его сердитое выражение исключительно привлекательным. Потому что, когда смотришь ему в глаза, внезапно понимаешь, что значит быть таким существом. Существом, которое приобрело все недостатки птицы — абсурдную осанку, безнадёжно взъерошенный покров из бесполезных перьев и две никчёмные конечности, но не обрело того, что должны уметь делать все птицы — летать. И тут же становится ясно, что эта птица спятила.
А вот, отвлечёмся ненадолго, малоизвестный факт: одно из самых опасных животных Африки — сюрприз — страус. Смерти, причиной которых становится страус, не особо возбуждают общественное воображение, потому что в них нет ничего возвышенного. Страусы не кусаются, потому что у них нет зубов. Они не разрывают вас на куски, потому что у них нет передних конечностей с когтями. Нет, они запинывают вас до смерти. И, положа руку на сердце, кто может их винить?
Какапо, с другой стороны, не злая и не свирепая птица. Он несёт свою эксцентричность весьма прилежно и скромно. Если вы попросите описать какапо кого-нибудь, кто с ними работал, то, скорее всего, услышите слова вроде «невинный» и «торжественный», даже когда какапо беспомощно кувыркается с дерева. Чрезвычайно привлекательное описание, с моей точки зрения. Я спросил Добби, дали ли они имена какапо, живущим на острове, и он немедленно назвал четыре: Мэтью, Люк, Джон и Снарк[23]. Подходящие имена для компании торжественно свихнувшихся птиц.
И есть ещё одно: какапо не просто отказался от того, о чём мы все мечтаем, но совершил тем самым ужасную ошибку, что придаёт ему особый шарм. Это птица, к которой вы можете проникнуться симпатией. Мне очень хотелось её найти.
В следующие два или три дня я делался всё более угрюмым, потому что становилось понятно, в то время как мы таскались туда-сюда по бесконечным холмам под дождём, что на острове Литтл-Барриер какапо мы не найдём. Мы останавливались и восхищались кака, длиннохвостыми кукушками и желтоглазыми пингвинами[24]. Мы без конца фотографировали пёстрых бакланов. Однажды ночью мы видели кукушечью иглоногую сову, эта сова получила своё английское имя morepork («ещё свинины») от привычки постоянно просить добавки свиной плоти[25]. Но мы знали, что если хотим найти какапо, то надо ехать на остров Кодфиш. Нам нужен будет Араб, нештатный ловец какапо, и его нештатная какапо-ловчая собака.
***
[22] Строго говоря, это не совсем так. Хотя береговая линия очень маленькая, всего 37 км.
[23] Первые три — английские имена евангелистов: Матфей, Лука, Иоанн. Снарк — вымышленное существо из книги Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка».
[24] Вообще-то, эти пингвины живут на юге Новой Зеландии, но молодые особи иногда заплывают на север к Литтл-Барриер.
[25] Голос этой совы похож на высокое, слегка визгливое «ку-ку», что неудовлетворённые желудочно новозеландцы воспринимают как «more pork».
Всякое полезное:
Литтл-Барриер на гугломэпсах
Фантазии переводчика. На самом деле у птички вообще нет русского названия - пришлось выдумать.
Примечание родилось из странного обстоятельства: в статьях про этих пингвинов есть карты с обозначением ареала обитания, но остров Литтл-Барриер, где их встретили герои книги, туда не входит. Объяснений данному феномену не находилось. Более-менее подробная информация по этим пингвинам есть только на специализированных новозеландских сайтах. Однако с российскими айпишниками туда не пускают. Санкции, наверно. Фу такими быть. Пришлось ломиться через VPN или Тор, не помню уже.
Вы уже давно собирались, и наконец момент настал - пора, пора закинуть денег переводчику. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.
Я с трудом поднялся на ноги и посмотрел на море, пытаясь сообразить, где, чёрт возьми, я нахожусь и не попал ли я в зацикленный сон. Возможно, я всё ещё в самолёте, лечу куда-нибудь и просто смотрю кино на борту. Я поискал глазами стюардессу, но никто не катил по пляжу тележку с напитками. Я посмотрел вниз на свои ботинки, и это, кажется, запустило какой-то мыслительный механизм. Последнее отчётливое воспоминание о пристальном взгляде на ботинки, приходящее в голову, было о том, как мы вылезаем из болота в Заире и они сплошь облеплены африканской грязью. Я нервно огляделся. Носорогов на пляже тоже не было. Пляж определённо был не в Заире, потому что Заир не имеет выхода к морю[22] и там вообще пляжей нету. Я снова посмотрел на ботинки. Они выглядели до странности чистыми. Как так случилось? Я вроде помнил, как кто-то забирал у меня ботинки и чистил их. Зачем так делали? И кто? В памяти всплыл аэропорт, и как меня спрашивают о ботинках и о том, где я в них был. В Заире, сказал я. Они забрали ботинки и вернули их несколько минут спустя без единого пятнышка и сверкающими от дезинфицирующего средства. И я вспомнил, как подумал тогда, что если захочу когда-нибудь как следует почистить ботинки, то надо не забыть снова слетать в Новую Зеландию. Новая Зеландия. У них натуральная паранойя по поводу того, что иностранные бактерии попадут в эту одну из самых изолированных и неиспорченных стран в мире. Я попытался вспомнить, как улетаю из Новой Зеландии, и не смог. Следовательно, я всё ещё должен быть в Новой Зеландии. Хорошо. Я несколько сузил область поиска. Но где?
Я заковылял, слегка обалдело, вверх по пляжу, перебираясь через валуны мягких галлюциногенных расцветок, и затем со своей новой точки обзора на некотором расстоянии увидел Марка: он стоял на коленях и заглядывал внутрь старого бревна.
— Линяющий малый голубой пингвин, — сказал он, когда я наконец подошёл к нему.
— Что? — сказал я. — Где?
— В бревне, — сказал он. — Смотри.
Я уставился в бревно. Маленькая пара чёрных глаз беспокойно уставилась оттуда на меня из тёмного шара взъерошенного синего пуха.
Я тяжело присел на камень.
— Очень мило, — сказал я. — А где мы?
Марк заулыбался.
— Я так и подумал, что у тебя лёгкий десинхроноз после перелёта, — сказал он. — Ты проспал минут двадцать.
— Окей, — сказал я раздражённо, — но где мы? Мне кажется, я сузил всё к Новой Зеландии.
— Остров Литтл-Барриер, — сказал он. — Вспомнил? Мы сюда утром прилетели на вертолёте.
— А-а, — сказал я, — и это отвечает на мой следующий вопрос. Сейчас день, так?
— Да, — сказал Марк. — Около четырёх часов, и нас ждут на чай.
Я осмотрел весь пляж вдоль и поперёк, ошеломлённый такой идеей.
— На чай? — сказал я.
— С Майк и Добби.
— С кем?
— Просто притворись, что ты их знаешь, когда мы туда придём. Потому что утром ты целый час с ними болтал.
— Я болтал?
— Добби — смотритель острова.
— А Майк?
— Его жена.
— Понятно, — я немного подумал. — Знаю, — сказал я вдруг. — Мы приехали искать какапо. Так?
— Верно.
— И здесь его найдём?
— Сомневаюсь.
— Тогда напомни мне. Зачем мы здесь?
— Потому что это одно из двух мест, где совершенно точно живут какапо.
— Но мы наверняка ни одного не увидим.
— Нет.
— Но, по крайней мере, нас угостят чаем.
— Да.
— Ну, пойдём и угостимся. По дороге расскажи обо всём заново. Только медленно.
— Окей, — сказал Марк. Он сделал ещё пару снимков малого голубого пингвина, птицы, о которой мне было уготовано судьбой никогда и ничего больше не узнать, убрал свой «Никон», и вместе мы направились обратно к жилищу смотрителя.
— В настоящее время, когда Новая Зеландия набита хищниками всех сортов, — сказал Марк, — единственное возможное убежище для какапо — острова, причём острова охраняемые. Остров Стюарт на юге, где одного или двух какапо ещё можно найти, обитаем и потому небезопасен. Всех какапо, которых там находят, ловят и перевозят по воздуху на соседний остров Кодфиш неподалёку. Там их изучают, и там они под защитой. Вообще-то, под такой хорошей защитой, что есть серьёзные сомнения по поводу того, разрешат ли нам там побывать. По-видимому, какой-то переполох происходит в МОП…
— МОП?
— В Министерстве охраны природы Новой Зеландии. Есть разногласия по поводу, стоит ли нас пускать. С одной стороны, считается, что мы сможем помочь привлечь общественное внимание к проекту, и это хорошо; с другой — считается, что птиц нельзя тревожить ни при каких обстоятельствах. Есть только один человек, который может помочь нам найти этих птиц, и он совсем не хочет с нами связываться.
— Кто он?
— Нештатный ловец какапо по имени Араб.
— Понятно.
— У него есть какапо-ловчая собака.
— Хмм. Похоже, что как раз такой человек нам и нужен. А разве много работы для нештатных ловцов какапо? Я имею в виду, не так уж много какапо осталось, чтобы их ловить, верно?
— Сорок. Вообще-то, есть три или четыре ловца какапо…
— И три или четыре какапо-ловчих собаки?
— Точно. Собаки специально натренированы, чтобы находить какапо по запаху. Они носят намордники, так что птицам они не навредят. Их использовали для отлова какапо на острове Стюарт, чтобы потом перевезти вертолётом на Кодфиш и сюда, на остров Литтл-Барриер. Первый раз кто-то из этого вида летал за тысячи или, может, миллионы лет.
— А что делают ловцы какапо, когда нет какапо для ловли?
— Убивают кошек.
— С досады?
— Нет. Остров Кодфиш кишел бездомными кошками. Другими словами, кошками, которые вернулись в дикую природу.
— Я всегда считал, что различие надуманное. По-моему, все кошки — дикие кошки. Просто притворяются ручными, чтобы получить блюдце с молоком. Так значит, они убивают кошек на острове Кодфиш?
— Всех убили. До последней. И всех поссумов, и горностаев. Всё, что двигалось и что не было птицей, в принципе. Это не очень приятно, но таким остров был изначально, и только так какапо могут выжить — точно в такой среде, которая была в Новой Зеландии до прибытия человека. Без хищников. То же самое они сделали здесь, на острове Литтл-Барриер.
Тут случилось нечто, от чего я слегка обалдел, но потом понял, что то же самое уже происходило сегодня, только я обо всём забыл в своём одурманенном десинхронозном состоянии.
По пути с пляжа мы продрались сквозь густой подлесок, прошли по грязным, неровным тропам через пару полей, полных овец, и внезапно вышли в сад. И не просто в сад, но в сад педантично выкошенный и ухоженный, с безупречными клумбами, аккуратными деревьями и кустами, скальными горками и маленьким ручейком с изящным маленьким мостиком через него. Эффект был как будто входишь в слегка провинциальный Эдем, словно на восьмой день Бог снова взялся за дело и принялся создавать газонокосилки «Флаймо», секаторы и эти приспособления, название которых я никак не могу запомнить, но принцип их работы в том, что электромотор крутит леску.
И на лужайку вышла Майк, жена смотрителя, с подносом полным всяких штук к чаю, на которые я набросился с громкими изъявлениями удовольствия и приветственными криками.
Между тем Марк отключился. Он стоял всего в нескольких футах, но остекленело застыл в трансе, с которым я решил пойти и разобраться после того, как основательно подкреплюсь чаем. Наверняка он глазел на птиц, которых, кажется, в саду было довольно много. Я весело болтал с Майк, заново представился ей в качестве того самого мутного неандертальца, с которым она, вероятно, столкнулась, когда тот утром в беспамятном оцепенении выполз из вертолёта; я спросил её, как она справляется с той жизнью, которой она и Добби живут уже одиннадцать с половиной лет на этом острове в совершенной изоляции, если не считать редких туристов, любителей природы.
Она объяснила, что туристов-любителей-природы у них бывает по несколько в день, и проблема в том, что их слишком много. Ужасно легко по ошибке занести хищников на остров, и вред будет очень серьёзный. С туристами из организованных экскурсий вполне можно справиться, но опасность представляют люди, приплывающие на лодках и разводящие барбекю на пляже. Нужна только пара крыс или беременная кошка — и работа многих лет пойдёт прахом.
Я был удивлён той мыслью, что кому-то может прийти в голову, взяв на пляж барбекю, обязательно прихватить с собой беременную кошку за компанию. Но Майк уверила меня, что такое может случиться очень легко. И практически у каждого судна на борту есть крысы.
Она была жизнерадостной, весёлой и энергичной женщиной; и я сильно подозревал, что благодаря именно её железной воле, направленной на труднопроходимую местность, акр этого острова превратился в яростно ухоженный сад.
Из опрятного дощатого белого дома появилась Гейнор вместе с Добби, интервью с которым она там записывала на магнитофон. Добби изначально прибыл на остров одиннадцать с половиной лет назад как участник программы по истреблению кошек, да так и остался в качестве смотрителя заповедника. Со своего поста он должен уйти в отставку через восемнадцать месяцев, по поводу чего не испытывает особой радости. С их нынешней позиции владельцев скромного персонального рая, домик в городе на большой земле — это тесно и банально.
Мы ещё немного поболтали, а потом Гейнор подошла к Марку, чтобы записать на магнитофон его впечатления о саде, но он резким жестом отослал её прочь и вернулся в транс, в котором пребывал уже несколько минут.
Это было непохоже на Марка, человека мягкого и добродушного, и я спросил его, что стряслось. Он пробормотал что-то коротко о птицах и продолжил нас игнорировать.
Я снова огляделся. В саду определённо было много птиц.
Тут я сделаю одно признание, и оно прозвучит несколько странно, исходя от человека, проехавшего двенадцать тысяч миль и столько же обратно, чтобы увидеть попугая: меня не очень привлекают птицы. У птиц есть многое, что мне кажется интересным, полагаю, но сами они не особо меня очаровывают. Бегемоты — да. Я рад глазеть на бегемота, пока ему самому не надоест и он не уйдёт в замешательстве. Гориллы, лемуры, дельфины — я могу зачарованно смотреть на них часами, загипнотизированный, кроме всего прочего, их глазами. Но покажите мне сад полный каких-нибудь самых экзотических птиц в мире, и я буду рад просто стоять там, попивая чай и болтая со всякими людьми. Постепенно до меня стало доходить, что именно так сейчас и происходит.
— Это, — сказал Марк низким бесцветным голосом, — просто…
Я терпеливо ждал.
— Потрясно! — сказал он наконец.
Вскоре Гейнор одержала над ним победу и вывела из транса, и он начал взволнованно говорить о туи, новозеландских плодоядных голубях, медососах-колокольчиках, длинноногих петроиках Северного острова, священных зимородках, краснолобых прыгающих попугаях, новозеландских пеганках и большой стае огромных кака, которые пикировали по всему саду и толкались в птичьей ванне.
Я чувствовал себя слегка расстроенным и немного не на своём месте оттого, что не мог разделить его волнение, и тем вечером я стал задаваться вопросом: почему я так сильно стремлюсь найти и увидеть какапо и так мало беспокоюсь о других птицах?
Думаю, из-за того, что он не летает.
Есть некая притягательность в идее, что разыскиваемое существо действительно отказалось от того, о чем мечтает почти каждый человек с тех самых пор, как первые из нас взглянули вверх. Я думаю, другие птицы раздражают меня своим самодовольством, с которым они порхают в воздухе, словно это сущие пустяки.
Помню, однажды, уже много лет назад, в Сиднейском зоопарке я нос к носу столкнулся со свободно гулявшим эму. Там всех строго предупреждают: не приближаться слишком близко, потому что они могут быть довольно агрессивными созданиями; но когда я взглянул ему в глаза, то счёл его сердитое выражение исключительно привлекательным. Потому что, когда смотришь ему в глаза, внезапно понимаешь, что значит быть таким существом. Существом, которое приобрело все недостатки птицы — абсурдную осанку, безнадёжно взъерошенный покров из бесполезных перьев и две никчёмные конечности, но не обрело того, что должны уметь делать все птицы — летать. И тут же становится ясно, что эта птица спятила.
А вот, отвлечёмся ненадолго, малоизвестный факт: одно из самых опасных животных Африки — сюрприз — страус. Смерти, причиной которых становится страус, не особо возбуждают общественное воображение, потому что в них нет ничего возвышенного. Страусы не кусаются, потому что у них нет зубов. Они не разрывают вас на куски, потому что у них нет передних конечностей с когтями. Нет, они запинывают вас до смерти. И, положа руку на сердце, кто может их винить?
Какапо, с другой стороны, не злая и не свирепая птица. Он несёт свою эксцентричность весьма прилежно и скромно. Если вы попросите описать какапо кого-нибудь, кто с ними работал, то, скорее всего, услышите слова вроде «невинный» и «торжественный», даже когда какапо беспомощно кувыркается с дерева. Чрезвычайно привлекательное описание, с моей точки зрения. Я спросил Добби, дали ли они имена какапо, живущим на острове, и он немедленно назвал четыре: Мэтью, Люк, Джон и Снарк[23]. Подходящие имена для компании торжественно свихнувшихся птиц.
И есть ещё одно: какапо не просто отказался от того, о чём мы все мечтаем, но совершил тем самым ужасную ошибку, что придаёт ему особый шарм. Это птица, к которой вы можете проникнуться симпатией. Мне очень хотелось её найти.
В следующие два или три дня я делался всё более угрюмым, потому что становилось понятно, в то время как мы таскались туда-сюда по бесконечным холмам под дождём, что на острове Литтл-Барриер какапо мы не найдём. Мы останавливались и восхищались кака, длиннохвостыми кукушками и желтоглазыми пингвинами[24]. Мы без конца фотографировали пёстрых бакланов. Однажды ночью мы видели кукушечью иглоногую сову, эта сова получила своё английское имя morepork («ещё свинины») от привычки постоянно просить добавки свиной плоти[25]. Но мы знали, что если хотим найти какапо, то надо ехать на остров Кодфиш. Нам нужен будет Араб, нештатный ловец какапо, и его нештатная какапо-ловчая собака.
***
[22] Строго говоря, это не совсем так. Хотя береговая линия очень маленькая, всего 37 км.
[23] Первые три — английские имена евангелистов: Матфей, Лука, Иоанн. Снарк — вымышленное существо из книги Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка».
[24] Вообще-то, эти пингвины живут на юге Новой Зеландии, но молодые особи иногда заплывают на север к Литтл-Барриер.
[25] Голос этой совы похож на высокое, слегка визгливое «ку-ку», что неудовлетворённые желудочно новозеландцы воспринимают как «more pork».
Всякое полезное:
Литтл-Барриер на гугломэпсах
о... длинноногих петроиках Северного острова...
Фантазии переводчика. На самом деле у птички вообще нет русского названия - пришлось выдумать.
Вообще-то, эти пингвины живут на юге Новой Зеландии, но молодые особи иногда заплывают на север к Литтл-Барриер.
Примечание родилось из странного обстоятельства: в статьях про этих пингвинов есть карты с обозначением ареала обитания, но остров Литтл-Барриер, где их встретили герои книги, туда не входит. Объяснений данному феномену не находилось. Более-менее подробная информация по этим пингвинам есть только на специализированных новозеландских сайтах. Однако с российскими айпишниками туда не пускают. Санкции, наверно. Фу такими быть. Пришлось ломиться через VPN или Тор, не помню уже.
Вы уже давно собирались, и наконец момент настал - пора, пора закинуть денег переводчику. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.