![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
hygiyВертолёт примостился на высоком гребне скалы под таким сумасшедшим углом, что кажется, самый слабый порыв ветра легко сдует его в долину под нами. Марк и я идём от него зажатой, неловкой походкой, как будто у нас всё болит. Каждое движение мы совершаем сначала выставив вперёд голову, прежде чем решиться передвинуть остальное тело. Билл Блэк ухмыляется оттого, что мы такие бескрылые городские мальчики.
— Порядочек, — говорит он жизнерадостно. — Где мы можем приземлиться, там мы и приземляемся. Дон хотел сюда попасть, и я его доставил. Если б был сильный ветер, то нам не стоило бы здесь находиться, но сейчас ветра нет, — он садится на небольшой камень и закуривает сигарету. — Во всяком случае, пока нет, — добавляет он и примеривается к расстоянию, с удовольствием представляя то большущее веселье, которое нас всех ждёт, если ветер внезапно разыграется.
У Гейнор на сей момент нет никакого желания слишком далеко удаляться от вертолёта, и она решает, что самое время проинтервьюировать Билла. Она вытаскивает спутанные разноцветные кабели кассетного магнитофона из наплечной сумки и нацепляет крохотные наушники на голову, ни разу не взглянув влево или вправо. Она суёт Биллу микрофон, а другой рукой нервно хватается за землю для устойчивости.
— Я летаю во Фьордленде пятнадцать лет, — говорит Билл, когда она готова, — в основном работа с телекоммуникацией, немного со строительством. Туристов обычно не вожу. Не могу отвлекаться. Кроме того, я делаю много работы по программе перемещения какапо, вожу смотрителей в самые недоступные части Новой Зеландии. Вертолёты для этого очень полезны, потому что могут приземляться в самых неожиданных местах. Видите вон там скалистый пик?
— Нет! — говорит Гейнор, упорно глядя в землю. — Не хочу смотреть пока. Просто… расскажите мне какую-нибудь историю. Расскажите… случай какой-нибудь забавный с вами. Можно?
— Забавный, значит, да? — говорит Билл и долго затягивается сигаретой, обозревая долину. — Ну, однажды у меня руки в вертолёте загорелись, потому что я спичку зажёг и не подумал, что перчатки все в бензине промокли. Вы о таком?
Дон Мёртон тем временем потихоньку отошёл на несколько ярдов и беспокойно уставился на чахлый клочок земли. Он садится на корточки и очень осторожно сметает комки почвы и траву с неглубокой выемки в земле. Он что-то находит и поднимает — бледное, маленькое, имеющее форму неровного овала. Некоторое время он внимательно рассматривает эту штуку, и плечи его удручённо опускаются. Он машет, чтобы мы подошли. Мы нервно подходим, Дон смотрит на штуковину в своей руке с чрезвычайной скорбью. Но держит он всего лишь старую сладкую картофелину. Я даже не знаю что сказать.
Вздохнув, он возвращает сладкий картофель на землю.
— Мы называем это место Замок Какапо, — говорит он, подняв к нам голову и прищурившись от холодного, яркого солнечного света. — Это последнее место на обоих основных островах Новой Зеландии, где слышали бумканье какапо. Вот эта неглубокая ямка в земле — часть системы тропы и чаши.
Я уже очень скоро объясню, что такое система тропы и чаши. Всё, что можно тут увидеть, — грубовато выкопанная неглубокая яма в земле. Она неаккуратная и слегка заросшая. Снова оглядевшись вокруг на невероятный ландшафт, я чувствую себя сбитым с толку. Мы так далеко летели сюда, в изломанную огромную страну, и всё ради того, чтобы найти соскобленную землю — и никакого яйца, только картофелину.
Я бросил некое замечание наподобие. Марк нахмурился, а лицо Дона затуманилось.
— О нет, — сказал Дон, — Я и не думал найти яйцо. Не яйцо. Не здесь. О нет, вовсе нет.
— Э, — сказал я, — а я решил, когда ты поднял картофелину…
Марк сказал углом рта: «Дон же в вертолёте всё объяснил».
— В вертолёте невозможно было ничего услышать.
— Понимаешь, в системе тропы и чаши нельзя найти яйца, — терпеливо сказал Дон. — Это всего лишь зона для ухаживания и спаривания. Сладкий картофель я сам оставил, когда забирался сюда последний раз в прошлом году. Если бы какапо здесь побывал, то он съел бы картофелину, — Дон снова поднял её и протянул мне. — Видишь, ни одной отметины. Ни разу не клюнул. И он бы постриг и прибрал чашу для бумканья. Они очень дотошные птицы. Мы не знаем, что здесь случилось с последним. Наверно, убит. Возможно, кошкой. Мы думаем, что кошки иногда могут забираться так высоко. Во Фьордленде полно кошек, и для какапо это плохие новости. Хотя, наверно, не все кошки будут нападать на какапо. Если некоторые попробуют — и не смогут — сожрать киви, то они предпочтут держаться от какапо подальше. А некоторые попробуют — и у них получится, и они снова так сделают. Какапо совершенно не привыкли защищать себя. Они просто замирают, если видят, что кошка приближается. Хотя у них сильные ноги и когти, но они не используют их для защиты. Киви, с другой стороны, выбьет всю душу из кошки к чертям. Потому что киви дерутся друг с другом. Поместите двух вместе в клетку — и к утру один из них будет мёртв. Или какапо мог просто умереть от старости. Мы не знаем, сколько они живут, хотя, похоже, довольно долго. Может быть, примерно как люди. Как бы там ни было, какапо здесь больше нет, я думаю, мы можем быть в этом уверены. Теперь во всём Фьордленде не осталось ни одного какапо.
Тем не менее он забрал у меня картофелину и последним жестом безнадёжного оптимизма осторожно положил её назад на край чаши.
До недавнего времени, по эволюционным масштабам, дикая фауна Новой Зеландии состояла практически только из птиц. Только птицы могли долететь. Предки многих птиц, ставших сейчас эндемиками Новой Зеландии, изначально прилетели туда. Была ещё парочка видов летучих мышей, но — что самое главное — не было хищников. Ни собак, ни кошек, ни хорьков, ни ласок — ничего такого, от чего птицам надо было бы спасаться.
Полёт, разумеется, это способ спасения. Это механизм выживания, и птицы Новой Зеландии обнаружили, что он им не очень-то нужен. Летать тяжело, и энергии много уходит.
И не только. Есть ещё зависимость между полётом и едой. Чем больше ешь — тем труднее летать. И вот постепенно дошло до того, что вместо лёгкой закуски и полёта птицы предпочитали устроиться поудобнее, поесть как следует, а потом вразвалочку пойти пешком.
В итоге, когда прибыли европейские поселенцы и привезли с собой кошек, и собак, и горностаев, и поссумов, многие новозеландские птицы, которые разучились летать, внезапно обнаружили, что им надо теперь вразвалочку спасать свои жизни. Киви, такахе и древним ночным попугаям — какапо.
Из них всех какапо самый странный. Ну, если вдуматься, то и пингвин весьма необычное существо, но у него довольно крепкий сорт необычности, и он отлично адаптирован к миру, где живёт; а вот какапо — нет. Какапо птица из другого времени. Когда вы смотрите на его большую круглую зелёно-коричневую мордаху, на ней будет выражение безмятежного, невинного непонимания, такое, что захочется обнять его и сказать, что всё будет хорошо, хотя вы и знаете, что, наверно, не будет.
Это очень толстая птица. Взрослый приличного размера будет весить около шести или семи фунтов. Крылья его годятся на то, чтобы ими слегка помахать, когда он собирается перебраться через что-нибудь, но полёт — тут без вариантов. Печально, однако, что какапо не только забыл как летать, но забыл, что забыл как летать. Говорят, что серьёзно обеспокоенный какапо забегает на дерево и прыгает с него, после чего летит как кирпич и падает на землю неуклюжей кучей.
Впрочем, по большому счёту, какапо так и не научился ни о чём беспокоиться. Ему не о чем было беспокоиться.
Большинство птиц, столкнувшись с хищником, по крайней мере, смекнут, что что-то нехорошее происходит, и попытаются унести ноги, даже если им придётся оставить яйца или цыплят в гнезде. Но только не какапо. Его реакцией на столкновение с хищником будет просто непонимание, что это такое. У него отсутствует само представление о том, что кто-то может захотеть причинить ему вред, поэтому он, как правило, просто сидит в своём гнезде в состоянии совершенного замешательства и предоставляет другому животному возможность сделать следующий ход — обычно на удивление быстрый и окончательный.
Весьма расстраивает, когда думаешь, насколько всё было бы проще, владей они языком. Тысячелетия ползут чертовски медленно, в то время как естественный отбор равнодушно просеивает поколение за поколением, отбирая тех аномальных какапо, которые чуть пошустрее своих сородичей, пока наконец весь вид не уразумеет общую идею. Можно бы было сократить маршрут в одну секунду, если б кто-нибудь из них мог сказать: «Когда увидишь такую штуку с усами и кусачими зубами, удирай со всех ног». С другой стороны, человеческие существа, которые почти уникальны в своей возможности перенимать опыт других, знамениты и своим явным нежеланием его перенимать.
Проблема в том, что вся эта заварушка с хищниками случилась для Новой Зеландии весьма неожиданно; и ко времени, когда природа начнёт делать выбор в пользу наиболее пугливых и быстроногих какапо, их уже вообще не останется, если только не вмешаются люди и не защитят их от того, с чем они не могут разобраться самостоятельно. Сильно бы помогло, если б их много рождалось, но тут опять проблемы. Какапо — одиночка, он не любит других животных. Он не любит даже быть в компании других какапо. Один повстречавшийся нам работник заповедника сказал, что иногда они задаются вопросом, не является ли зов самца на самом деле способом отпугнуть самку; подобный вид биологического абсурда можно иногда наблюдать на дискотеках. Путь, по которому какапо приходят к спариванию, чрезвычайно вычурный, исключительно долгий и практически полностью нерезультативный.
Вот что они делают.
Самец какапо строит систему тропы и чаши, которая представляет собой просто небрежно выкопанное небольшое углубление в земле с одной или двумя тропинками, ведущими к нему через подлесок. От тропинок, сделанных другими животными, шастающими по округе, эти тропинки отличает только то, что у них растительность по обеим сторонам аккуратно сострижена.
Какапо подыскивает хорошую акустику для своей постройки, поэтому систему тропы и чаши обычно можно найти у скалы, смотрящей в долину. И когда начинается брачный сезон, он сидит в своей чаше и бумкает.
Это удивительное представление. Он раздувает два огромных воздушных мешка с обеих сторон груди, втягивает в них голову и начинает производить сексуальные (по его мнению) гудящие звуки. Звуки постепенно понижаются по высоте, резонируют от двух воздушных мешков и разносятся эхом сквозь ночной воздух, заполняя долины на мили вокруг жутковатым звуком стука сердца в ночи.
Бумкающий звук низкий, очень низкий, как раз на границе того, что вы можете слышать, и того, что вы можете чувствовать. А значит, он разносится на очень большое расстояние, но вы не можете сказать, откуда он идёт. Если вы знакомы с определёнными видами стереоаппаратуры, то знаете, что бывает дополнительная колонка под названием сабвуфер, которая воспроизводит только низкие частоты и которую вы можете, в теории, разместить где угодно в комнате, хоть под диваном. Принцип тот же: вы не можете сказать, откуда идут низкие частоты.
Самка какапо тоже не может сказать, откуда исходит бумканье, и в этом видится некоторый изъян брачного призыва. «Иди ко мне!» — «А ты где?» — «Иди ко мне!» — «Где ты, чтоб тебя черти взяли?» — «Иди ко мне!» — «Слушай, ты хочешь, чтобы я пришла, или нет?» — «Иди ко мне!» — «О, боже мой». — «Иди ко мне!» — «Да иди ты сам знаешь куда?» Примерно так всё выглядит в переводе на человеческий язык.
Если уж на то пошло, самец может издавать и множество других звуков, но мы не знаем их предназначения. Ну, я, конечно, знаю только то, что мне рассказывали, но зоологи, изучавшие какапо много лет, говорят, что не знают, для чего нужны эти звуки. Сюда относятся: высокочастотный металлический гнусавый звук «чинг», гудение, щёлканье клювом, «скрарканье» (скрарканье — это то, как оно звучит: птица просто повторяет «скрарк»), хриплое карканье, свиноподобное хрюканье и визжанье, уткоподобное кряканье и ослоподобный рёв. Есть ещё горестный клич, который издают молодые птицы, запнувшись о что-нибудь или упав с дерева, и он представляет собой широкий набор протяжных, вибрирующих жалобных хрипов.
Я слышал записанную на плёнку коллекцию звуков какапо, и было практически невозможно поверить в то, что эти звуки исходят от птицы или вообще от какого-либо животного. Студийные эксперименты «Пинк Флойд», вероятно, но никак не попугай.
Некоторые из этих звуков можно услышать на поздних стадиях ухаживания. Чинганье, например, очень хорошо указывает направление и может помочь любой самке, возбуждённой непрерывным ночным бумканьем (иногда оно продолжается по семь часов каждую ночь в течение трёх месяцев), найти партнёра. Хотя такое не всегда работает. Были известны случаи, когда самки, готовые к спариванию, заявлялись к совершенно пустым чашам, ждали там какое-то время и потом опять уходили.
Не то чтобы им не хочется. Когда они готовы к спариванию, их либидо очень сильно. Известен случай, когда самка какапо прошла за одну ночь двадцать миль, чтобы посетить партнёра, и потом утром пошла обратно. Однако, к сожалению, период, в течение которого самки так себя ведут, весьма короткий. И словно этого мало, у самок готовность к спариванию возникает только тогда, когда плодоносит определённое растение, подокарп например. А так случается только раз в два года. И пока этого нет, самец может бумкать сколько влезет — и ничего не получится. Щепетильные диетические запросы какапо ещё одна обширная область изводящих трудностей. Я даже думать о них не могу, так что мы просто быстренько через них перескочим. Представьте, что вы стюардесса, раздающая еду в самолёте, полном мусульман, евреев, вегетарианцев, веганов и диабетиков, а у вас в меню только индейка, потому что сейчас рождество. Примерно так.
Сидеть в чашах, голосить месяцами напролёт, дожидаться своих подруг, которые дожидаются, когда созреют плоды определённого дерева, — следствием всего этого является то, что самцы чрезвычайно перевозбуждаются. Как-то раз один из работников в том районе, где бумкали какапо, забыл на земле свою шляпу, и когда он вернулся, то обнаружил, что какапо пытается её растлить. В другой раз в зоне спаривания были обнаружены клочья меха поссума, ведущие к предположению, что какапо совершил ещё одну трагическую ошибку, которая вряд ли принесла удовольствие какой-либо из сторон.
Окончательным итогом всех этих месяцев копания, и бумканья, и хождений, и скрарканья, и суеты вокруг плодов является то, что раз в три или четыре года самка какапо откладывает одно-единственное яйцо, которое незамедлительно сжирает горностай.
И вот самый главный вопрос: как вообще какапо смогли продержаться так долго?
С точки зрения не-зоолога, столкнувшись с этой птицей, я не могу не поинтересоваться: возможно, природа, освободившись от необходимости творить нечто, выживающее в сильной конкуренции, импровизировала по ходу дела? Каляку-маляку какую-то рисовала. «А может, ещё вот такой кусок воткнуть? Не повредит же, и весело будет».
Вообще, какапо неким образом напоминает мне британскую индустрию производства мотоциклов. Она так долго развивалась сама по себе, что стала весьма эксцентричной. Индустрия мотоциклов не реагировала на запросы рынка, потому что не очень-то была о них в курсе. Производилось некоторое количество мотоциклов, и некоторое количество людей их покупало — и на этом всё. И не имело никакого значения, что мотоциклы были шумные, сложные в обслуживании, разбрызгивали везде масло, и у них было весьма своеобразное представление — которое стало открытием для Т. Е. Лоуренса под конец жизни[20] — о том, как надо объезжать углы. Таковы были мотоциклы, и если вам нужен был мотоцикл, то вот это самое вы и получали. Конец истории. И разумеется, наступил почти конец истории для британской индустрии, когда японцы внезапно поняли, что мотоциклам вовсе не обязательно такими быть. Они могут быть обтекаемыми, они могут быть чистыми, они могут быть надёжными и хорошо управляемыми. Не исключено, что тогда вся страна захочет их купить, а не только те, кто веселится по воскресеньям лёжа в гараже на промасленном коврике или маршируя на Акабу[21].
Эти весьма конкурентоспособные машины прибыли на Британские острова (и снова островные виды не являются сильными конкурентами; я знаю, что Япония тоже группа островов, но для красоты аналогии я сей факт беспечно проигнорирую), и британские мотоциклы почти вымерли на следующий же день.
Почти, но не совсем. Они оставались в живых благодаря группе энтузиастов, которые считали, что, хотя «Нортоны» и «Триумфы» — проблемные и капризные звери, в них есть сила воли и стойкость характера и мир без них существенно обеднеет. Они прошли через многие трудные изменения за последнее десятилетие или около того, но теперь они вновь явились, заново спроектированные в качестве дорогостоящих мотоциклов для истинных мотолюбителей. Мне кажется, аналогия уже вот-вот зайдёт куда-то не туда, так что, пожалуй, я её тут оставлю.
***
[20] Томас Эдвард Лоуренс (Лоуренс Аравийский) (1888–1935) — британский офицер и путешественник. Погиб в аварии, катаясь на мотоцикле.
[21] Акаба — город ныне на территории Иордании. Взятие Акабы в июле 1917 — один из эпизодов антитурецкого восстания на Ближнем Востоке 1916–1918. Т. Е. Лоуренс принимал непосредственное участие во взятии Акабы.
Какапо бумкает и чингает
Я тоже бумкаю и чингаю, только по другому поводу: дайте денег. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.
— Порядочек, — говорит он жизнерадостно. — Где мы можем приземлиться, там мы и приземляемся. Дон хотел сюда попасть, и я его доставил. Если б был сильный ветер, то нам не стоило бы здесь находиться, но сейчас ветра нет, — он садится на небольшой камень и закуривает сигарету. — Во всяком случае, пока нет, — добавляет он и примеривается к расстоянию, с удовольствием представляя то большущее веселье, которое нас всех ждёт, если ветер внезапно разыграется.
У Гейнор на сей момент нет никакого желания слишком далеко удаляться от вертолёта, и она решает, что самое время проинтервьюировать Билла. Она вытаскивает спутанные разноцветные кабели кассетного магнитофона из наплечной сумки и нацепляет крохотные наушники на голову, ни разу не взглянув влево или вправо. Она суёт Биллу микрофон, а другой рукой нервно хватается за землю для устойчивости.
— Я летаю во Фьордленде пятнадцать лет, — говорит Билл, когда она готова, — в основном работа с телекоммуникацией, немного со строительством. Туристов обычно не вожу. Не могу отвлекаться. Кроме того, я делаю много работы по программе перемещения какапо, вожу смотрителей в самые недоступные части Новой Зеландии. Вертолёты для этого очень полезны, потому что могут приземляться в самых неожиданных местах. Видите вон там скалистый пик?
— Нет! — говорит Гейнор, упорно глядя в землю. — Не хочу смотреть пока. Просто… расскажите мне какую-нибудь историю. Расскажите… случай какой-нибудь забавный с вами. Можно?
— Забавный, значит, да? — говорит Билл и долго затягивается сигаретой, обозревая долину. — Ну, однажды у меня руки в вертолёте загорелись, потому что я спичку зажёг и не подумал, что перчатки все в бензине промокли. Вы о таком?
Дон Мёртон тем временем потихоньку отошёл на несколько ярдов и беспокойно уставился на чахлый клочок земли. Он садится на корточки и очень осторожно сметает комки почвы и траву с неглубокой выемки в земле. Он что-то находит и поднимает — бледное, маленькое, имеющее форму неровного овала. Некоторое время он внимательно рассматривает эту штуку, и плечи его удручённо опускаются. Он машет, чтобы мы подошли. Мы нервно подходим, Дон смотрит на штуковину в своей руке с чрезвычайной скорбью. Но держит он всего лишь старую сладкую картофелину. Я даже не знаю что сказать.
Вздохнув, он возвращает сладкий картофель на землю.
— Мы называем это место Замок Какапо, — говорит он, подняв к нам голову и прищурившись от холодного, яркого солнечного света. — Это последнее место на обоих основных островах Новой Зеландии, где слышали бумканье какапо. Вот эта неглубокая ямка в земле — часть системы тропы и чаши.
Я уже очень скоро объясню, что такое система тропы и чаши. Всё, что можно тут увидеть, — грубовато выкопанная неглубокая яма в земле. Она неаккуратная и слегка заросшая. Снова оглядевшись вокруг на невероятный ландшафт, я чувствую себя сбитым с толку. Мы так далеко летели сюда, в изломанную огромную страну, и всё ради того, чтобы найти соскобленную землю — и никакого яйца, только картофелину.
Я бросил некое замечание наподобие. Марк нахмурился, а лицо Дона затуманилось.
— О нет, — сказал Дон, — Я и не думал найти яйцо. Не яйцо. Не здесь. О нет, вовсе нет.
— Э, — сказал я, — а я решил, когда ты поднял картофелину…
Марк сказал углом рта: «Дон же в вертолёте всё объяснил».
— В вертолёте невозможно было ничего услышать.
— Понимаешь, в системе тропы и чаши нельзя найти яйца, — терпеливо сказал Дон. — Это всего лишь зона для ухаживания и спаривания. Сладкий картофель я сам оставил, когда забирался сюда последний раз в прошлом году. Если бы какапо здесь побывал, то он съел бы картофелину, — Дон снова поднял её и протянул мне. — Видишь, ни одной отметины. Ни разу не клюнул. И он бы постриг и прибрал чашу для бумканья. Они очень дотошные птицы. Мы не знаем, что здесь случилось с последним. Наверно, убит. Возможно, кошкой. Мы думаем, что кошки иногда могут забираться так высоко. Во Фьордленде полно кошек, и для какапо это плохие новости. Хотя, наверно, не все кошки будут нападать на какапо. Если некоторые попробуют — и не смогут — сожрать киви, то они предпочтут держаться от какапо подальше. А некоторые попробуют — и у них получится, и они снова так сделают. Какапо совершенно не привыкли защищать себя. Они просто замирают, если видят, что кошка приближается. Хотя у них сильные ноги и когти, но они не используют их для защиты. Киви, с другой стороны, выбьет всю душу из кошки к чертям. Потому что киви дерутся друг с другом. Поместите двух вместе в клетку — и к утру один из них будет мёртв. Или какапо мог просто умереть от старости. Мы не знаем, сколько они живут, хотя, похоже, довольно долго. Может быть, примерно как люди. Как бы там ни было, какапо здесь больше нет, я думаю, мы можем быть в этом уверены. Теперь во всём Фьордленде не осталось ни одного какапо.
Тем не менее он забрал у меня картофелину и последним жестом безнадёжного оптимизма осторожно положил её назад на край чаши.
До недавнего времени, по эволюционным масштабам, дикая фауна Новой Зеландии состояла практически только из птиц. Только птицы могли долететь. Предки многих птиц, ставших сейчас эндемиками Новой Зеландии, изначально прилетели туда. Была ещё парочка видов летучих мышей, но — что самое главное — не было хищников. Ни собак, ни кошек, ни хорьков, ни ласок — ничего такого, от чего птицам надо было бы спасаться.
Полёт, разумеется, это способ спасения. Это механизм выживания, и птицы Новой Зеландии обнаружили, что он им не очень-то нужен. Летать тяжело, и энергии много уходит.
И не только. Есть ещё зависимость между полётом и едой. Чем больше ешь — тем труднее летать. И вот постепенно дошло до того, что вместо лёгкой закуски и полёта птицы предпочитали устроиться поудобнее, поесть как следует, а потом вразвалочку пойти пешком.
В итоге, когда прибыли европейские поселенцы и привезли с собой кошек, и собак, и горностаев, и поссумов, многие новозеландские птицы, которые разучились летать, внезапно обнаружили, что им надо теперь вразвалочку спасать свои жизни. Киви, такахе и древним ночным попугаям — какапо.
Из них всех какапо самый странный. Ну, если вдуматься, то и пингвин весьма необычное существо, но у него довольно крепкий сорт необычности, и он отлично адаптирован к миру, где живёт; а вот какапо — нет. Какапо птица из другого времени. Когда вы смотрите на его большую круглую зелёно-коричневую мордаху, на ней будет выражение безмятежного, невинного непонимания, такое, что захочется обнять его и сказать, что всё будет хорошо, хотя вы и знаете, что, наверно, не будет.
Это очень толстая птица. Взрослый приличного размера будет весить около шести или семи фунтов. Крылья его годятся на то, чтобы ими слегка помахать, когда он собирается перебраться через что-нибудь, но полёт — тут без вариантов. Печально, однако, что какапо не только забыл как летать, но забыл, что забыл как летать. Говорят, что серьёзно обеспокоенный какапо забегает на дерево и прыгает с него, после чего летит как кирпич и падает на землю неуклюжей кучей.
Впрочем, по большому счёту, какапо так и не научился ни о чём беспокоиться. Ему не о чем было беспокоиться.
Большинство птиц, столкнувшись с хищником, по крайней мере, смекнут, что что-то нехорошее происходит, и попытаются унести ноги, даже если им придётся оставить яйца или цыплят в гнезде. Но только не какапо. Его реакцией на столкновение с хищником будет просто непонимание, что это такое. У него отсутствует само представление о том, что кто-то может захотеть причинить ему вред, поэтому он, как правило, просто сидит в своём гнезде в состоянии совершенного замешательства и предоставляет другому животному возможность сделать следующий ход — обычно на удивление быстрый и окончательный.
Весьма расстраивает, когда думаешь, насколько всё было бы проще, владей они языком. Тысячелетия ползут чертовски медленно, в то время как естественный отбор равнодушно просеивает поколение за поколением, отбирая тех аномальных какапо, которые чуть пошустрее своих сородичей, пока наконец весь вид не уразумеет общую идею. Можно бы было сократить маршрут в одну секунду, если б кто-нибудь из них мог сказать: «Когда увидишь такую штуку с усами и кусачими зубами, удирай со всех ног». С другой стороны, человеческие существа, которые почти уникальны в своей возможности перенимать опыт других, знамениты и своим явным нежеланием его перенимать.
Проблема в том, что вся эта заварушка с хищниками случилась для Новой Зеландии весьма неожиданно; и ко времени, когда природа начнёт делать выбор в пользу наиболее пугливых и быстроногих какапо, их уже вообще не останется, если только не вмешаются люди и не защитят их от того, с чем они не могут разобраться самостоятельно. Сильно бы помогло, если б их много рождалось, но тут опять проблемы. Какапо — одиночка, он не любит других животных. Он не любит даже быть в компании других какапо. Один повстречавшийся нам работник заповедника сказал, что иногда они задаются вопросом, не является ли зов самца на самом деле способом отпугнуть самку; подобный вид биологического абсурда можно иногда наблюдать на дискотеках. Путь, по которому какапо приходят к спариванию, чрезвычайно вычурный, исключительно долгий и практически полностью нерезультативный.
Вот что они делают.
Самец какапо строит систему тропы и чаши, которая представляет собой просто небрежно выкопанное небольшое углубление в земле с одной или двумя тропинками, ведущими к нему через подлесок. От тропинок, сделанных другими животными, шастающими по округе, эти тропинки отличает только то, что у них растительность по обеим сторонам аккуратно сострижена.
Какапо подыскивает хорошую акустику для своей постройки, поэтому систему тропы и чаши обычно можно найти у скалы, смотрящей в долину. И когда начинается брачный сезон, он сидит в своей чаше и бумкает.
Это удивительное представление. Он раздувает два огромных воздушных мешка с обеих сторон груди, втягивает в них голову и начинает производить сексуальные (по его мнению) гудящие звуки. Звуки постепенно понижаются по высоте, резонируют от двух воздушных мешков и разносятся эхом сквозь ночной воздух, заполняя долины на мили вокруг жутковатым звуком стука сердца в ночи.
Бумкающий звук низкий, очень низкий, как раз на границе того, что вы можете слышать, и того, что вы можете чувствовать. А значит, он разносится на очень большое расстояние, но вы не можете сказать, откуда он идёт. Если вы знакомы с определёнными видами стереоаппаратуры, то знаете, что бывает дополнительная колонка под названием сабвуфер, которая воспроизводит только низкие частоты и которую вы можете, в теории, разместить где угодно в комнате, хоть под диваном. Принцип тот же: вы не можете сказать, откуда идут низкие частоты.
Самка какапо тоже не может сказать, откуда исходит бумканье, и в этом видится некоторый изъян брачного призыва. «Иди ко мне!» — «А ты где?» — «Иди ко мне!» — «Где ты, чтоб тебя черти взяли?» — «Иди ко мне!» — «Слушай, ты хочешь, чтобы я пришла, или нет?» — «Иди ко мне!» — «О, боже мой». — «Иди ко мне!» — «Да иди ты сам знаешь куда?» Примерно так всё выглядит в переводе на человеческий язык.
Если уж на то пошло, самец может издавать и множество других звуков, но мы не знаем их предназначения. Ну, я, конечно, знаю только то, что мне рассказывали, но зоологи, изучавшие какапо много лет, говорят, что не знают, для чего нужны эти звуки. Сюда относятся: высокочастотный металлический гнусавый звук «чинг», гудение, щёлканье клювом, «скрарканье» (скрарканье — это то, как оно звучит: птица просто повторяет «скрарк»), хриплое карканье, свиноподобное хрюканье и визжанье, уткоподобное кряканье и ослоподобный рёв. Есть ещё горестный клич, который издают молодые птицы, запнувшись о что-нибудь или упав с дерева, и он представляет собой широкий набор протяжных, вибрирующих жалобных хрипов.
Я слышал записанную на плёнку коллекцию звуков какапо, и было практически невозможно поверить в то, что эти звуки исходят от птицы или вообще от какого-либо животного. Студийные эксперименты «Пинк Флойд», вероятно, но никак не попугай.
Некоторые из этих звуков можно услышать на поздних стадиях ухаживания. Чинганье, например, очень хорошо указывает направление и может помочь любой самке, возбуждённой непрерывным ночным бумканьем (иногда оно продолжается по семь часов каждую ночь в течение трёх месяцев), найти партнёра. Хотя такое не всегда работает. Были известны случаи, когда самки, готовые к спариванию, заявлялись к совершенно пустым чашам, ждали там какое-то время и потом опять уходили.
Не то чтобы им не хочется. Когда они готовы к спариванию, их либидо очень сильно. Известен случай, когда самка какапо прошла за одну ночь двадцать миль, чтобы посетить партнёра, и потом утром пошла обратно. Однако, к сожалению, период, в течение которого самки так себя ведут, весьма короткий. И словно этого мало, у самок готовность к спариванию возникает только тогда, когда плодоносит определённое растение, подокарп например. А так случается только раз в два года. И пока этого нет, самец может бумкать сколько влезет — и ничего не получится. Щепетильные диетические запросы какапо ещё одна обширная область изводящих трудностей. Я даже думать о них не могу, так что мы просто быстренько через них перескочим. Представьте, что вы стюардесса, раздающая еду в самолёте, полном мусульман, евреев, вегетарианцев, веганов и диабетиков, а у вас в меню только индейка, потому что сейчас рождество. Примерно так.
Сидеть в чашах, голосить месяцами напролёт, дожидаться своих подруг, которые дожидаются, когда созреют плоды определённого дерева, — следствием всего этого является то, что самцы чрезвычайно перевозбуждаются. Как-то раз один из работников в том районе, где бумкали какапо, забыл на земле свою шляпу, и когда он вернулся, то обнаружил, что какапо пытается её растлить. В другой раз в зоне спаривания были обнаружены клочья меха поссума, ведущие к предположению, что какапо совершил ещё одну трагическую ошибку, которая вряд ли принесла удовольствие какой-либо из сторон.
Окончательным итогом всех этих месяцев копания, и бумканья, и хождений, и скрарканья, и суеты вокруг плодов является то, что раз в три или четыре года самка какапо откладывает одно-единственное яйцо, которое незамедлительно сжирает горностай.
И вот самый главный вопрос: как вообще какапо смогли продержаться так долго?
С точки зрения не-зоолога, столкнувшись с этой птицей, я не могу не поинтересоваться: возможно, природа, освободившись от необходимости творить нечто, выживающее в сильной конкуренции, импровизировала по ходу дела? Каляку-маляку какую-то рисовала. «А может, ещё вот такой кусок воткнуть? Не повредит же, и весело будет».
Вообще, какапо неким образом напоминает мне британскую индустрию производства мотоциклов. Она так долго развивалась сама по себе, что стала весьма эксцентричной. Индустрия мотоциклов не реагировала на запросы рынка, потому что не очень-то была о них в курсе. Производилось некоторое количество мотоциклов, и некоторое количество людей их покупало — и на этом всё. И не имело никакого значения, что мотоциклы были шумные, сложные в обслуживании, разбрызгивали везде масло, и у них было весьма своеобразное представление — которое стало открытием для Т. Е. Лоуренса под конец жизни[20] — о том, как надо объезжать углы. Таковы были мотоциклы, и если вам нужен был мотоцикл, то вот это самое вы и получали. Конец истории. И разумеется, наступил почти конец истории для британской индустрии, когда японцы внезапно поняли, что мотоциклам вовсе не обязательно такими быть. Они могут быть обтекаемыми, они могут быть чистыми, они могут быть надёжными и хорошо управляемыми. Не исключено, что тогда вся страна захочет их купить, а не только те, кто веселится по воскресеньям лёжа в гараже на промасленном коврике или маршируя на Акабу[21].
Эти весьма конкурентоспособные машины прибыли на Британские острова (и снова островные виды не являются сильными конкурентами; я знаю, что Япония тоже группа островов, но для красоты аналогии я сей факт беспечно проигнорирую), и британские мотоциклы почти вымерли на следующий же день.
Почти, но не совсем. Они оставались в живых благодаря группе энтузиастов, которые считали, что, хотя «Нортоны» и «Триумфы» — проблемные и капризные звери, в них есть сила воли и стойкость характера и мир без них существенно обеднеет. Они прошли через многие трудные изменения за последнее десятилетие или около того, но теперь они вновь явились, заново спроектированные в качестве дорогостоящих мотоциклов для истинных мотолюбителей. Мне кажется, аналогия уже вот-вот зайдёт куда-то не туда, так что, пожалуй, я её тут оставлю.
***
[20] Томас Эдвард Лоуренс (Лоуренс Аравийский) (1888–1935) — британский офицер и путешественник. Погиб в аварии, катаясь на мотоцикле.
[21] Акаба — город ныне на территории Иордании. Взятие Акабы в июле 1917 — один из эпизодов антитурецкого восстания на Ближнем Востоке 1916–1918. Т. Е. Лоуренс принимал непосредственное участие во взятии Акабы.
Какапо бумкает и чингает
Я тоже бумкаю и чингаю, только по другому поводу: дайте денег. Карта Сбера 4817 7602 0663 3418.
Продолжение следует.